Том 8. Стихотворения. Рассказы - Страница 32


К оглавлению

32
Кто прав, кто нет в любви и в злобе,
Кому хула, кому венец.


Но все правдиво в нашем мире,
В нем тайна есть, но нет в нем лжи.
Мы – гости званные на пире
Великодушной госпожи.


Душа, восторгом бесконечным
Живи, верна одной любви,
И, силам предаваясь вечным,
Закон судьбы благослови.

«Предвестие отрадной наготы…»


Предвестие отрадной наготы
В твоей улыбке озаренной встречи.
Но мне, усталому, пророчишь ты
Заутра после нег иные речи.


И я скольжу над вьюгой милых ласк
Мечтой, привыкнувшей ко всем сплетеньям,
И, не спеша войти в святой Дамаск,
На перекрестке медлю за куреньем.


Ты подожди, прелестница, меня,
Займись хитросплетенною косою.
Я в твой приют войду на склоне дня,
Когда поля задремлют под росою.


А ранним утром мне расскажешь ты,
Смущенная, наивно хмуря брови,
Что предвещают алые цветы,
О чем пророчит знойный голос крови.

«О чем щебечут птицы…»


О чем щебечут птицы
Так звонко по весне?
Какие небылицы
Рассказывают мне?


Забавно, словно в сказке
О чем звенят ручьи?
Чьи шопоты и ласки
Перепевают, чьи?


Ответа мне не надо.
Ответ я знаю сам.
Душа беспечно рада
Веселым голосам.


Под всякою личиной
Я узнавать привык
Любви, всегда единой,
Непостижимый лик.

«Насладился я жизнью, как мог…»


Насладился я жизнью, как мог,
Испытал несказанные пытки,
И лежу, изнемогши, у ног
Той, кто дарит страданья в избытке.


И она на меня не глядит,
Но уста ее нежно-лукавы,
И последнюю, знаю, таит,
И сладчайшую чашу отравы


Для меня. Не забудет меня,
И меня до конца не оставит,
Все дороги последнего дня
Нежной лаской своей излукавит.

«Душа моя, благослови…»


Душа моя, благослови
И упоительную нежность,
И раскаленную мятежность,
И дерзновения любви.


К чему тебя влечет наш гений,
Твори и в самый темный день,
Пронзая жуть, и темь, и тень
Сияньем светлых вдохновений.


Времен иных не ожидай, –
Иных времен и я не стою, –
И легкокрылою мечтою
Уродства жизни побеждай.

«Гори, гори, моя любовь!..»


Гори, гори, моя любовь!
Я не боюсь твоих пыланий.
Светлее воскресайте вновь
Вы, сонмы яркие желаний!


Ты погасай, моя тоска,
Хотя б с моею вместе кровью,
Стрелою меткого стрелка
Сраженная. – моей любовью.


Мне стала наконец ясна
Давно томившая загадка.
Как прежде, смерть мне не страшна,
И жить, как никогда, мне сладко.

Amor


Тринадцать раз в году больная,
Устала я от жизни этой.
Хочу лежать в гробу нагая,
Но не зарытой, не отпетой.


И будет гроб мой – белый мрамор,
И обовьют его фиалки,
И надпись золотая: AMOR
У ног на черном катафалке.


Поставят гроб в высокой башне,
В торжественном большом покое,
И там ничто тоской вчерашней
Мне не напомнит про былое.


Аканты легких капителей
И своды голубой эмали
Меня закроют от мятелей
И от тревожной звездной дали.


Увижу в полночь сквозь ресницы
На ступенях алмазных лестниц
В одеждах алых вереницы
Блаженных Элизийских вестниц,


И отроков в крылатых латах,
Превосходящих блеском солнцы,
На страже у дверей заклятых
Чеканенной тяжелой бронзы.


И мне к челу с венчальным гимном
Рубиновая диадема
Прильнет, и фимиамом дымным
Упьюсь я, как вином Эдема.


Улыбкой слабой дрогнут губы,
И сладко потеплеют чресла,
Когда серебряные трубы
Мне возвестят: Любовь воскресла!


И запылает надпись: AMOR,
Пасхальные зажгутся свечи,
И встану я, и белый мрамор
Покину для последней встречи.

Дон Кихот

«Бессмертною любовью любит…»


Бессмертною любовью любит
И не разлюбит только тот,
Кто страстью радости не губит,
Кто к звездам сердце вознесет,
Кто до могилы пламенеет,–
Здесь на земле любить умеет
Один безумец Дон-Кихот.


Он видит грубую Альдонсу,
Но что ему звериный пот,
Который к благостному солнцу
Труды земные вознесет!
Пылая пламенем безмерным,
Один он любит сердцем верным,
Безумец бедный, Дон-Кихот.


Преображает в Дульцинею
Он деву будничных работ,
И, преклоняясь перед нею,
Ей гимны сладкие поет.
Что юный жар любви мгновенной
Перед твоею неизменной
Любовью, старый Дон-Кихот!

«Порой томится Дульцинея…»


Порой томится Дульцинея,
От темной ревности бледна,
Но кто ей скажет: Дульцинея.
Ты Дон-Кихоту не верна! –


Изменит грубая Альдонса.
Любой приманкою взята,
Но кто же скажет ей: – Альдонса,
Для Дон-Кихота ты свята!–


Душою прилепляясь к многим,
32