31 декабря 1918
Из чаш блистающих мечтания лия,
Качели томные подруги закачали,
От озарений в тень, из тени в свет снуя,
Колыша синевой и белым блеском стали.
По кручам выше туч проходит колея,
Высокий путь скользит над темнотой печали,
И удивляемся, – зачем же мы дрожали?
И знаю, – в полпути угасну ярко я.
По колее крутой, но верной и безгрешной,
Ушел навеки я от суетности внешней.
Спросить я не хочу: – А эта чаша – чья? –
Я горький аромат медлительно впиваю,
Гирлянды тубероз вкруг чаши обвиваю,
Лиловые черты по яспису вия.
21 июня 1919
Обнаженный царь страны блаженной,
Кроткий отрок, грозный властелин,
Красотой сияя нерастленной,
Над дремотной скукою равнин,
Над податливостью влажных глин,
Над томленьем тусклым жизни пленной
Он вознесся в славе неизменной,
Несравненный, дивный, он один.
Блещут яхонты, рубины, лалы
В диадеме на его кудрях,
Два огня горят в его очах,
И уста его, как вишни алы.
У него в руках тяжелый меч,
И в устах пленительная речь.
24 июля 1920
Словно бусы, сказки нижут,
Самоцветки, ложь да ложь.
Языком клевет не слижут,
Нацепили, и несешь.
Бубенцы к дурацкой шапке
Пришивают, ложь да ложь.
Злых репейников охапки
Накидали, не стряхнешь.
Полетели отовсюду
Комья грязи, ложь да ложь.
Навалили камней груду,
А с дороги не свернешь.
По болоту-бездорожью
Огоньки там, ложь да ложь,–
И барахтаешься с ложью,
Или в омут упадешь.
10 октября 1893
Хотя бы нам и обещали
Завоевание луны,
Но все небесные скрижали
Еще для нас запрещены,
И все еще безумье радо
Ковать томительные сны
Над плитами земного ада
Под гулы тусклой глубины,
И все еще разумной твари
Века неволи суждены
Томиться в длительном угаре
Всегда сжигаемой весны.
15 мая 1915
Ничто не изменит
В том мире, где водят волов,
Один из бурливых валов,
Когда мою лодку, разбивши, опенит.
Склюют мне лицо
Вороны, резвяся и грая,
И дети, песками играя,
Сломают мне палец, и стащат кольцо.
Мне кости почище,
Соленая влага, домой.
Мой дух возвратится домой,
Истлевшему телу не нужно кладбище.
31 мая 1919
В угрюмой, далекой пещере,
В заклятой молчаньем стране
Лежит уже много столетий
Поэт в зачарованном сне.
Не тлеет прекрасное тело,
Не ржавеют арфа и меч,
И ткани расшитой одежды
С холодных не падают плеч.
С тех пор, как прикрыли поэта
Тенета волшебного сна,
Подпала зароку молчанья
Отвергшая песни страна.
И доступа нет к той пещере.
Туда и высокий орел,
Хоть зорки крылатые очи,
А все же пути не нашел.
Одной только деве доступно
Из всех, кто рожден на земле,
В святую проникнуть пещеру,
Витать в очарованной мгле,
Склоняться к холодному телу,
Целуя немые уста,
Но дева та – муза поэта,
Зажженная в небе мечта.
Она и меня посещала
Порою в ночной тишине,
И быль о заклятом поэте
Шептала доверчиво мне.
Не раз прерывался слезами
Ее простодушный рассказ,
И вещее слово расслышать
Мешали мне слезы не раз.
Покинуть меня торопилась, –
Опять бы с поэтом побыть,
Глядеть на спокойные руки,
Дыханием арфу будить.
Прощаясь со мною, тревожно
Она вопрошала меня:
– Ты знаешь ли, скоро ли вспыхнет
Заря незакатного дня?
– Ах, если бы с росною розой
Могла я сегодня принесть
Печалью плененному другу
Зарей осиянную весть!
– Он знает: сменяются годы,
Столетия пыльно бегут,
А люди блуждают во мраке,
И дня беззакатного ждут.
– Дождутся ль? Светло торжествуя,
Проснется ли милый поэт?
Иль к вечно-цветущему раю
Пути вожделенного нет?
5 июля 1892
Я вышел из потайной двери,
И нет возврата в милый рай.
Изнемогай, но в ясной вере,
Душа, томительно сгорай.
В кипенье темного потока,
Бегущего с горы крутой,
Рукою беспощадной Рока
Заброшен ключ мой золотой.
У первозданных стен Эдема
В пустыне безнадежных дней
Что мне осталось? Диадема
Из опаляющих огней,
И мантия пророка, – тяжко
На плечи давит мне она, –